* * *
Хорошо – просто роскошно! – просидеть всю ночь,
Отражаясь в кофейнике.
Мы с ним, как два сообщающихся сосуда
Для которых нарушился закон:
То полон я, то полон он.
Но кофейник – это просто посуда.
Иными словами, кухонная утварь,
Слишком откровенно напоминающая утро.
А впрочем, все мы напоминаем обыкновенную посуду:
Носим в себе пустоту или что придётся повсюду.
И хорошо ещё, если ты состоишь в сервизе,
И не омрачён надписью «Общепит»,
И кто-то будет стараться изо
Всех сил тебя не разбить.
* * *
В нашем городе секта простуженных
Приобретает всё больший вес,
Время от времени люди пристыжено
Закрываются платками и без
Платков неожиданно носами ударяются
В свою ладонь, производя устрашающий шум,
Так бьют себя по лбу, когда удивляются:
И как это сразу не пришло на ум!
Идеи новоявленных пророков чрезвычайно заразительны:
Пять минут непосредственного общения с новичком
Меняют его образ мыслей и образ жизни разительно,
Доказывая, что идеи носятся в воздухе, а разносятся, по-видимому, сквозняком.
Секта антисоциальна. Члены её превращаются в убожества:
Не ходят на работу, валяются целыми днями на постели и
Глотают какие-то подозрительные препараты во множестве,
Жалуются на отсутствие аппетита и чёрствость своей семьи.
Но перебесившись время Господу угодное,
О пережитом вспоминая со стыдом,
Люди возвращаются в хозяйство народное,
Искупая заблуждения добросовестным трудом.
* * *
Дело, знакомое мне: много раз я выходил из дома,
Шёл в одном из трёх направлений, не взирая на лица
И не взирая на небо, как будто мог знать, что оно бездонно,
Как будто боялся его высоты, боялся в него оступиться.
Это, конечно, преувеличение. Всего лишь преувеличение.
Но слова – всегда преувеличивают или преуменьшают.
Они подстрекают реальные вещи менять значение,
Чаще – просто мешают.
Дело, знакомое мне: оставаться один на один с небом.
В то короткое время, когда проникающий холод –
Наш поражающий фактор, лучше быть неболь-
шим и застёгнутым на все щеколды.
В то короткое время, пока не садишься в троллейбус, где
В бодрой парной толпе радужных шапок, тулупов
Ищешь места себе, притираешь, чтоб напряженье поверхностей
Снять, замираешь, как мышь, и улыбаешься тупо.
То короткое время, знакомое мне, как ничто
Никогда и нигде более, в практике каждого дня,
Те пятнадцать минут, за которых не вправе никто
Спрашивать что-то с меня.
* * *
Н.А.Р.
Был чудный день, и досыта тепла,
От безрассудства и от солнца мы ослепли,
Вода реки настойчиво текла
Куда-то, в воздухе носились слепни.
И мир не дал понять, что он суров, в тот миг,
Когда гоняясь друг за другом,
производя за криком крик,
описывая круг за кругом
вокруг тебя, стоящей на песке,
немеющей от ужаса земного,
живущей, как всегда, на волоске
от смерти, пониманья, слова…
Но мир был тут как тут, был под рукой,
Над головой, под нашими ногами,
Окручивал нас, охмурял рекой,
Как маленьких, запугивал ночами.
Букеты брызг, песочная картечь,
Пропеллер полотенца, дух сосновый
Всех нас тогда хотели уберечь,
Спасти от смерти, пониманья, слова.
* * *
Ты оглянулся вверх. Как водит Он рукой
Твоей, что ты не замечаешь?
Но каждый раз над головой
Лишь лампа, изредка – свеча. Ешь
Свой хлеб и воду пей, и не смотри.
Но, как Орфея, тянет оглянуться
На тёмный угол. Господи, внутри
Так много тьмы, ей хочется схлестнуться
С той, что снаружи. Верно, есть тому
Причина, повод нам для примечанья
Со звёздочкой, так полюбившей тьму
Ночную в полной чашке чая.
* * *
Вид из окна: три дерева и пять домов.
Ещё дорога на одну машину в сутки.
Над нею матовая дымка несколько часов,
Не двигаясь, висит от утренней попутки,
В которой ты приехал… Ветра нет…
Нет ничего, казалось… Серо, плоско
На горизонте вылезла чуть свет
Лесов горизонтальная полоска.
И лишь начни разглядывать, перечислять –
Откуда что берётся! Не иначе –
Тут Божий промысел, тут Божья благодать.
И впрямь пейзаж в России много значит.
И стало мир так по-крестьянски жаль,
Что он так расточительно подробен!
Куда ж теперь, мой друг? Так недоступна даль,
Так мир для одиночества удобен…
* * *
Вот только ночь со мной. На большее, наверно, не способен.
Не совладать мне с утром, себя не помнящим, безумным,
И с днём, похожим так на свалку загородную, сдобрен-
Ным выходом в столовую, всеобщим, душным, шумным.
Вот только ночь… Спят и герой, и царь. Начальник Главка,
Быть может, бодрствует и тот бессилен в это время,
Вздыхает лишь… Как на табло, мелькает должностная ставка,
Не изменяясь. Асинхронно – в стороне – проценты премий.
Но служба в этот час, как не крути, факультативна,
Затраты не оправдывает, ждёт, затаившись, утренних автобусов угарных.
Вот только ночь – рукою мастера пройдётся машинально, но так дивно,
Что ширпотреб приобретает вид почти что антикварный.
Спокойно так. Усидчиво. И бестелесно. День перелистнут.
А книга в сторону отложена с закладкой – невозможно отучиться –
Как будто утром всё же существует доля риска
Спросонья, в спешке открыть и жить начать не с той страницы.
ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ
Заморозки снизошли
К нам, благодать очевидна:
Бодро ступаешь, земли
Явственней твердь, и на Ли-
тейном очередь на…
за?.. не понять… Во врата
очередь входит. Вратами
делится надвое. Рта
сжата кривая черта.
Треснуло под ногами
Маленьких лужиц пенсне,
Выбиты окна в Европу.
Сильный сквозняк. На стене
Лозунг, от коего мне,
Как и любому, нет проку.
* * *
Есть в утреннем собрании случайном
Людей – в автобусе – единственный мечтатель,
И все пропорции, как бы в сервизе чайном,
Соблюдены, заварен замечатель-
ный чай, прозрачностью и цветом,
и щипчики положены у блюдца,
и есть кому невнятно улыбнуться
и голову не зря склонить при этом.
Какой-то смысл во всём, система взглядов,
Счастливое желанье обольщаться.
Есть множество таинственных раскладов,
При коих пульс способен учащаться.
И он, единственный, случайный, спозаранку
Трясущийся в автобусе, движеньем
Невольным остановит перебранку,
Как будто подан чай, и вазочка – с вареньем.
* * *
По утрам вместо крепкого чая
Хорошо из окна кормить чаек.
Чайки кружатся в чашке двора,
Вниз бросаются с криком «ура»,
И летит вслед за ними душа
Аж с девятого этажа.
|