*     *     *

Покой нарушен. Царские покои

Мерещатся. И Царские Врата.

Быть об руку. К руке рукою

Прислушиваться. Правота

Всех книг граничит с переплётом,

И дальше ни строкой.

Так отчего же страх перед полётом

Между тобой и мной?

Не знать судьбы и спрятать руки

В карманы, за спину иль с плеч

Долой их вовсе, тот науки

Не приобщаться тайн и сжечь

Все книги с жёлтыми листами.

Не приведи, Господь,

Под солнцем, под луной иль под звездами

Надеяться на плоть.

Не выдай, выведи на Свет, а не на воду,

Как ни была б чиста,

Хотя б она была свидетелем народу

Явления Христа. 

*     *     *

Вдруг замечаешь кошек и собак.

Как в детстве, пропускаешь их вперёд

В дверях, в подвал и на чердак,

Куда нам стало посторонним вход…

Пытаешься в доверие войти.

Прощаешь им нерасторопность их.

Ждёшь терпеливо. Нам не по пути,

Но стало тесно на кругах своих.

Как будто мелким бесом одержим.

Нет для тебя делений, классов, каст.

И умолять готов: дай лапу, Джим.

Но кто ж тебе – при галстуке – подаст. 

*     *     *

В твои лета ещё летать,

А не записывать в тетрадь,

Как в чёрный ящик,

Всю подноготную свою,

Пока живёшь ещё по сю,

Пока летящий.

А впрочем, Бог весть почему

Он в эту темень в эту тьму

Всё пишет, пишет?

И кем он вложен? Кто потом

Его откроет, словно том,

И что услышит?

*     *     *

Темнеет на глазах, в глазах темнеет.

И если что и светит, то не греет.

И если близко что – не укусить.

Ещё в руках, но ускользает нить.

Хоть на виду, но не хватает света,

Не разглядеть и не расслышать это.

И веры нет, надежду не зови.

И вот сейчас сказали: нет любви. 

*     *     *

Есть мирный час в ночи, в котором книга Мёртвых

Читается легко, чуть слышно, не спеша.

И писем в этот час, любовных и подмётных,

Не пишешь и не ждёшь, чуть тёплая душа

Так ровно к миру дышит,

И в небе за окном звезда горит к звезде

Без лишних слов, а если что услышит,

То с прахом по ветру, в бутылке по воде. 

*     *     *

Перья лука похожи на стрелы любви,

И вино превращается в кровь

В точке кроветворения, назови

По-французски и переведи, если это любовь.

Это зелень и сыр, это хлеб и вода,

И ночные прогулки к реке –

Всё о чём раскалённая сковорода

Говорит на своём языке.

Ты прихваткой тяни её за язык

И залей её маслом, яйцом,

Пусть расскажет взахлёб тебе напрямик,

Без посредников обо всём.

Пусть в свидетели чайник возьмёт и хрусталь,

Как глаза ударяют в кровь.

Я боюсь тебе сам рассказать, мне жаль

Повторять это слово вновь.

Слышишь, звери в нас ходят вокруг огня

И не могут вернуться во тьму:

Лев и Крыса, Дракон и я,

Льющий воду в ванну ему. 

*     *     *

В каждом лесу есть место любви,

Там где лист встаёт пред травой,

А деревья – пред небом, сонмы сви-

детелей над головой.

Много их, жмущихся горячо,

Комаров, агентов-клещей,

Жуков-пожарников, кого-то ещё

Без имени и без вещей,

Жмущихся к тёплому, пьющих нектар,

Крови переменный ток,

Каждый пристраивает свой капилляр,

Носик и хоботок. 

*     *     *

Деревья считают звёзды,

А мы – ворон.

И нас обступает воздух

Со всех сторон

Один и тот же, с примесью серы,

Иных миров –

Вторичных признаков веры

На грани слов.

Ты между окном и дверью,

За коими мрак или свет,

Как между надеждой и верой,

Где только любви и нет. 

*     *     *

Пройдёшь сквозь ночь налегке

Под грузом одной-двух звёзд,

И выйдешь на берег к реке

И к ветру в стиле «норд-ост».

Во всём невесомость – в словах,

В походке, руках, голове,

Как будто мы в бездну, во прах

Сорвались, подобно листве. 

*     *     *

Как же нам дорог такой поворот Земли,

Событий. Свет, пролитый на самый край,

т.е. профиль с полоской леса вдали,

с заблудшими овцами, плывущими in the sky.

Это вечер. Земля отвернулась от нас.

Не от нас, а просто – легла на другой бок.

На коленях… в руце… за пазухой… - этот сказ

Не про нас. Хочешь сыра ещё, дружок?

К сыру тянется зелень, стакан вина

Красного усиливает всё тот же закат

По цвету, по чувству… уже видна

Черта, за которой глаза ничего не видят, на первый взгляд.

И угораздило же нас прикинуться тростником!

Помнишь берег почти великой реки?

Внизу, под обрывом, бревно, осень, солнце уже с холодком,

И любовь, использующая нас всему вопреки. 

*     *     *

Грешен, грешен, как жуть. Хоть глаза опусти.

Мёртвый ход. Не могу их никак отвести.

Ради яблок, разъятых на дольки, забудь

И вину виноградному терпкость прости.

Ты извёлся со свету от мысли одной,

Не дающей покоя двум-трём головам:

Сатане слаще праведник в келье лесной,

Богу – грешник, зашедший случайно во храм.

Самых истовых, самых неистовых слуг

Загоняют они в закоулки Земли,

И смущают, изводят они этих двух,

Чтоб они друг до друга дойти не смогли.

Если чувствуешь разницу: плен и полон,

Мы с тобою живём на одном языке,

И всё к тем же озёрам идём на поклон,

И следы оставляем на мокром песке. 

*     *     *

…Когда-нибудь на небесах

мы будем вместе.

Не будет стрелок на часах,

И слова в песне.

И будет незачем спешить

И что-то слушать,

Всё проще, проще будем жить,

Всё лучше, лучше

В том городе, что был земным

И стал небесным,

Уйдя под воду, словно дым

Из трубки тесной. 

*     *     *

Наклон ковша и звёзд развал

Мне непонятны.

Ты всё, что мог, уже назвал,

Но так невнятно,

Что все застыли, дышат лишь,

Внимать готовы,

Когда же Ты нам повторишь

Всё это снова.

Но то попарно, то поврозь

Нам временами

Слышны слова, те что всерьёз

Зовём стихами.